Рассказчик:    Кто долго жил в глуши печальной,

                        Друзья, тот, верно, знает сам,

                        Как сильно колокольчик дальний

                        Порой волнует сердце нам.

  11 января 1825 года Пушкин проснулся в восьмом часу утра, было темнее обычного – шел густой снег.

   Будто колокольчик прозвенел. Он улыбнулся – звук был такой ясный, как нарастающий. А ведь, верно, звенит! Все ближе, ближе. Пушкин вскочил, кинулся к окну. Лошади заворачивали по двору закиданный снегом возок. Прямо в сугроб вылез кто - то в шубе с поднятым воротником. Наконец, наконец кто – то из друзей! И Пушкин кинулся на крыльцо. Тот, в шубе, уже поднимался по ступеням, ахнул,  подхватил Пушкина, прижал к себе, обсыпая снегом. Раздался голос – знакомый, милый: «Пушкин! Простудишься, сумасшедший!» Пущин!

Пушкин: Нет, как ты попал ко мне: какими судьбами?

Пущин: В столицу – к родителям, а в Пскове – проведать сестру.

Пушкин: Ну, знаю, знаю, какая сестра!

Пущин: Коль знаешь, так знаешь… Дядюшка твой Василий Львович пришел в трепет, как узнал, что я к тебе поеду: «Как? Да ведь он под надзором! И даже духовным! А впрочем, целуйте его!»

Пушкин: И уж, конечно, пролил слезу? Вот так же и Льва ко мне не пустили! А царь, говорят, ужасно перепугался, когда в списке приехавших в Петербург увидел фамилию Пушкина,- а это всего только Левка!

Пущин: А вот ты не знаешь, как в двадцатом году я твою фамилию видел. Я ехал с сестрой по Белорусскому тракту из Бессарабии. Скучища в дороге ужасная, жарко, одно развлечение – поглядеть станционную книгу. И что ты думал: вижу, что Пушкин, накануне как раз, проехал в Екатеринослав! Я ничего ведь не знал про тебя…

Пушкин: Как меня выставили из Петербурга?

Пущин: Ну да. А ты только подумай: проезжай ты сутками позже, мы непременно бы встретились!

Пушкин: А что Горчаков? Я вспомнил, как он советовал толкаться мне в свете и делать карьеру. Вы его взяли бы в тайное общество?

Пущин: Горчаков – то к нам вряд ли подошел бы, да я не один…

Пушкин: Знаю, не говори! Это, верно, в связи с майором Раевским, он в Тираспольской крепости, и у него ничего до сих пор не выпытали. Пущин! Ты можешь не говорить. Может, вы по – своему правы, что не доверяете мне…

Пущин: Да нет же! Александр, послушайте меня…

Пушкин: Я все понимаю, не думай…(Пауза) Что Кюхля?

Пущин: Все тот же: просит советов, а делает после как раз наоборот! А помнишь ли наш первый день? Как только царь удалился, мы перед лицеем играли в снежки! А теперь лицей наш сгорел…

Пушкин: Да уж без меня, как раз меня выслали…

Пущин: Кстати, я привез тебе рукописный список комедии Грибоедова «Горе от ума». Цензура-то ее запретила…

Пушкин: Вот удружил! (Открывает комедию и читает начало.) Что за стихи! Право, половина их войдет в пословицы!

Ион: Настоятель здешнего монастыря в Святых Горках.

Пушкин: Почтенный отец Ион. А это господин Пущин, давний мой друг. Чему обязан? Не хотите ли чаю? Сейчас подадут.

Ион (пытливо глядя на Пущина): Как же, однако так… Пущин- то Пущин, да я думал, что это Павел Сергеевич из Жадриц проведать пожаловал. Я весьма уже должительное время не видел…

Пущин: Нет, я – Иван Иванович, но и Павла Сергеевича немного знал. Мы с ним встречались в двадцатом году в Кишиневе…

Ион (с восторгом): Он там был масоном. Да и потом за границу отчей земли тоже уехал, но не получил на то разрешение… Да. А вот ныне – усердный мелельщик  и добрый христианин.

Пушкин: Мы тоже с Иваном Ивановичем вникали без вас в «четьи-минеи». (Показывает на раскрытую книгу).

Ион( еще раз окидывает друзей пытливым взглядом): Ну ладно, не буду больше мешать. Не смею боле задерживать старых приятелей. (Уходит).

Пущин: Что это за комедия? (Показывает на «четьи-минеи».)

Пушкин: А как же иначе? Ведь я под надзором! И особливо духовным! Впрочем, довольно об этом! Что Рылеев?

Пущин: (спохватившись): Ах да! Ведь тебе от него письмо! (Протягивает письмо.)

Пушкин: Рылеев вспомнил меня? Чудесно. ( С жадностью читает письмо.) Хвалит моих «Цыган» и советует написать поэму о Псковском крае. Вот слушай: « Ты около Пскова : там задушены последние вспышки русской свободы; настоящий край вдохновения – и неужели Пушкин оставит эту землю без Поэмы?»

Пущин: А знаешь, что он мне сказал после восстания семеновцев?

Пушкин: Ну?

Пущин: Он мне сказал: «Что же вы не были между восставшими? Вам надлежало бы быть в их рядах!»

Пушкин: И ты пошел бы? Скажи!

Пущин (твердо): Надо – пойду.

Часы бьют три раза.

Пущин: Пора!

Пушкин: Когда – то увидимся…

Крепко обнимают друг друга. Занавес.

На просцениуме Пушкин со свечей в руке.

Пушкин:     Мой первый друг, мой друг бесценный!

                   И я судьбу благословил,

                   Когда мой двор уединенный,

                   Печальным снегом занесенный,

                   Твой колокольчик огласил.

                   Молю святое проведенье,

                   Да голос мой душе твоей

                   Дарует то же утешенье,

                   Да озарит он заточенье

                   Лучом лицейских ясных дней!

Рассказчик: Больше друзьям не суждено было встретиться. Иван Иванович Пущин был приговорен к двадцати годам каторжных работ за участие в декабристском движении. И когда шел двенадцатый год его каторги, умирающий Пушкин назвал имя своего любимого бесценного друга…